Альвар Нуньес Кабеса Де Вака —
мое имя звучало в тесном пространстве моей комнатушки, как стих Гомера, мощно, гулко, четко. В вечерних сумерках оно подобно штандарту, который несут кондотьеры под солнцем Италии. С самого детства, быть может, от гордости, внушенной рассказами матери, уроженки Хереса, я желал, чтобы моя жизнь была расцвечена, как цветут краски на шелке, пылая на сером фоне посредственности.
— Тебе придется выбрать, быть быком или орлом, как твой дед, знаменитый Вера, покоривший Канарские острова... — сказала мне мать однажды, когда я выздоравливал от коревой сыпи, которой болеют все дети (о моем отце она не упомянула, вспомнила только грозного деда).
Я никогда не забывал этих слов. Она желала меня видеть могучим орлом. Сказать по правде, мне ничего не оставалось, как выбрать одну из этих крайностей.
Теперь я вспоминаю наш усадебный дом в Эстремадуре. Прохладное, алмазно сверкающее зимнее утро. Чистый воздух, небо синее, как китайская чашка. Мне кажется, что я вижу профиль матери, но в действительности я его не помню. Какой был у нее нос? Лучше представляю себе ее твердый голос, как бы скрывавший отчаяние и нежность, и аромат ее платья, пахнувшего лилией и лавандой. В окне виднелись лимонные и апельсиновые деревья, а подальше — ряды олив на рыжей земле этой суровой, засушливой провинции. Вспоминаю, что мне привиделся этот пейзаж во время большого перехода между Синалоа и Кулиаканом , когда я возвращался из края индейцев тараумара после того, как познакомился с первобытной расой, расой гигантов. Тогда, в мареве знойного воздуха пустыни, мне мерещилась фигура моей матери, входящей с букетом жасмина во двор усадьбы. Помнится, она посмотрела на меня и посмеялась над «орлом» — а я все-таки был орлом. Нелепым, ощипанным, костлявым, иссушенным горными высотами. Однако орлом.
Альвар Нуньес Кабеса де Вака. Имя, которое мать внушила мне с детства считать знаком героической судьбы, каковая должна быть исполнена без тщеславия, почти как необходимость, не вызывавшая у нее сомнения. В детстве это имя производило на меня сильное впечатление. Я воображал себе коровью голову, отделенную от туловища, только голову, водруженную посреди зала. Это было бы страшным зрелищем. В голове коровы есть нечто от облика храма, созданного лишь из кости. Говорят, на Востоке корова — символ Вселенной. Здесь, в наших испанских краях, ее воспринимают иначе.
Я испанец, я андалусиец, я эстремадурец. Во всяком случае, человек коренной Испании. Из дома более родовитого и гордого, чем богатого, хотя у нас в олье всегда было больше баранины, чем говядины. В доме заправляла скорее моя мать, чем отец, обычно отсутствовавший и не проявлявший властности, о котором челядь сплетничала, что он не держит себя на высоте, подобающей его имени. (Ничего нет хуже для человека, чем жить стремлением исполнить судьбу, назначенную или навязанную другими.)
В этой усадьбе, за двором с лимонными деревьями, начинались ряды библейских искривленных олив. Виднелись черепичные крыши домиков и навесы для батраков. Стояла волшебная кузница с пылающим горном в те зимние утра, когда подковывали какого-нибудь першерона. Там жили и работали виноделы, землепашцы. В обособленном первом патио стояла часовня, которую приказал построить мой дед, свирепый Педро де Вера, по возвращении с Канарских островов, наверно, сделав это во искупление своих прегрешений.
У нас был священник-итальянец, дон Абундио, и горбун причетник, утверждавший, что он сын грозного епископа из Хаэна, зачавшего его в одной из своих поездок. Они правили службу только для нас, для нашей семьи. Мы, можно сказать, имели в какой-то мере собственного Бога. Это был Бог моей матушки (возможно, тот же самый, которому аделантадо Вера молился на Канарских островах). Бог, куда более похожий на всемогущего библейского Иегову, нежели на распятого Христа. Этому Богу, печальному и непостижимо доброму к довольно сомнительным человеческим существам, не отводили в нашем доме долженствующего места. В изящной часовне из кирпича-сырца, стоявшей между третьим патио и садами, огородники и конюхи могли вволю изливать свои благочестивые чувства перед огромным гипсовым Христом, чье тело было покрыто желтой краской и украшено крупными каплями крови, нанесенными киноварью.
Наш Бог был олимпийский языческий Старец. Бог Бытия. Великолепный, тщательный творец. Любитель бессмыслицы и абсурда. Более озабоченный безграничными просторами космоса, чем мелочами нашей Земли, планеты, не имеющей собственного света. Для этого величавого Старца искупление грехов людей, наверно, было причудой его гуманного сына.
Моя мать не колеблясь повторяла одну фразу деда Веры Грозного: «Есть Бог для спасения огородниц, садовников, грубиянов и шлюх, и есть Бог для господ».
Педро де Вера не допускал Распятого на Канарские острова. Он вывез туда только Бога грозного, более подходящего для Короны. Я вырос, слушая истории подвигов деда. Говорили, что он приказывал подвешивать касиков гуанчей за уши и за большие пальцы на раскаленной стене крепости. Они долго умирали, пока не превращались в просоленные мешки с костями, обдуваемые ветром Атлантического океана и исклеванные стервятниками. На Канарских островах образовали Атлантическую империю, которой ныне гордится наш новый король, империю, где, как было им остроумно сказано, никогда не заходит солнце. Мой дед указал путь на Канарские острова, по которому последовал генуэзец и его братья, и Кортес, и братья Писарро, и все прочие. Так же, как на Канарские острова, в Америку прибыл только Бог господ. Единственный крест, блиставший там, был крест рукоятки толедских мечей.
Альвар Нуньес Кабеса де Вака.
Вечно терпевший кораблекрушения, неудачливый паломник, путник. Я уже стар, а все еще не знаю, на чьей я стороне — Бога или Дьявола. Годы, пожалуй, все больше отдаляют нас от мудрости.
Кое-что из этих мыслей я попытался объяснить очаровательной Лусинде. Ее любопытство к моему прошлому в конце концов разожгло интерес к нему у меня самого, и я погрузился в самую глубину своей души, как бы желая раз и навсегда найти себя. (Теперь, когда уже так поздно. Мне шестьдесят семь лет, и иногда мое «я» куда-то отдаляется от меня. Я с трудом вспоминаю себя — кем был Альвар Нуньес в те далекие времена?)
Альвар Нуньес Кабеса де Вака (исп. Alvar Nunez Cabeza de Vaca; 1490—1559) —
испанский конкистадор, исследователь Нового Света, парагвайский губернатор.
Кабеса де Вака (фамилия дословно означает «Коровья голова») происходил из благородной семьи. В 1539 г. получил поручение исследовать реку Ла-Плата; в 1541 захватил страну индейцев Гуарани и назвал ей провинцией Верой. В 1542 вступил в Асунсьон и несмотря на противодействие испанских колонистов, забрал в свои руки власть.
Когда он предпринял поиски сухопутного пути в Перу, его солдаты восстали и избрали другого губернатора. Кабеса Де Вака в оковах был отправлен в Испанию и приговорён к ссылке в Африку. Во время процесса Кабеса де Вака в своё оправдание напечатал Naufragios de Alvar Nunez Cabeza de Vaca («Кораблекрушения Алвара Нуньеса Кабесы де Вака»), к которому его секретарь Педро Фернандес прибавил: «Commentarios de A. N. Adelantado y Gobernador de la provincia del Rio de la Plata» (Вальядолид, 1555).
Кабеса Де Вака был одним из первых европейцев, кто увидел водопады Игуасу.
КАБЕСА ДЕ ВАКА
ГЛАВНАЯ РЕДАКЦИЯ ГЕОГРАФИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Alvaro Nunez Cabeza de Vaca Naufragios La Habana, 1970
Перевод с испанского, предисловие и комментарии Ю. В. Ванникова
Кабеса де Вака Кораблекрушения. Пер. с исп., предисл. и коммент. Ю. В. Ванникова. М., "Мысль", 1975. 128 с.
«КОРАБЛЕКРУШЕНИЯ» КАК ИСТОРИКО-ГЕОГРАФИЧЕСКИЙ И ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПАМЯТНИК ЭПОХИ ВЕЛИКИХ ГЕОГРАФИЧЕСКИХ ОТКРЫТИЙ
Век шестнадцатый... В Сан-Лукаре-де-Баррамеда, Палосе, Кадисе – атлантических портах Испании - поднимают паруса армады кораблей и, выходя из гаваней, берут курс на запад. Каравеллы, бригантины, галеоны. В сущности – утлые суденышки, но современникам они казались огромными и мощными. И действительно, этим кораблям, имевшим такую систему парусов, которая позволяла осуществлять различные маневры в открытом море и плыть почти против ветра (в бейдевинд), суждено было оказать решающее, хотя и совершенно различное, воздействие на исторические судьбы целых континентов. Пройдет четыре столетия, и отдалённый потомок одного из самых первых конкистадоров – кубино-французский поэт Хосе Мария де Эредиа сравнит отплытие этих кораблей с торжественно-зловещим вылетом хищников из гнезда:
Как вылет кречетов из их родимых скал,
Устав дырявые донашивать кафтаны,
Прощаясь с Палосом бойцы и капитаны;
Сон героический и грубый их ласкал.
И плыли и покорять тот сказочный металл,
Которым славятся неведомые страны;
Клонили к западу их мачты ураганы,
К таинственной земле их гнал широкий вал.
[Жозе Мария де Эредиа. Трофеи. М., 1973, стр. 91.]
В июне 1527 года на палубе одной из каравелл среди тех, кто, как говорит Эредиа, «склонясь на меч железный, смотрели, как встают на небе, им чужом, созвездья новые из океанской бездны», стоял Альвар Нуньес Кабеса де Вака, дворянин из Эстремадуры, автор одной из удивительнейших книг - «Кораблекрушения», которая вот уже четыре с лишним века пользуется неизменным успехом у читателей многих стран мира. В чем же секрет этой книги, почему ее переиздают в испаноязычных странах, переводят на другие языки и, снимают по ней фильмы? «Кораблекрушения» - выдающийся историко-географический и литературный памятник эпохи Великих географических открытий, живое свидетельство очевидца, первым из европейцев пересекшего весь юго-запад Северо-Американского континента. Кабеса де Вака, участник трагически закончившейся завоевательной экспедиции во Флориду, с горсткой измученных, полуживых людей оказался на побережье Техаса. Проявив стойкость и силу духа, он сумел приспособиться к новым, необычным условиям, много лет прожил среди индейцев, а затем, сплотив вокруг себя трех оставшихся в живых (из шестисот участников экспедиции) испанцев, сумел вывести их в Мексику.
Вернувшись после десятилетних странствий на родину, Кабеса де Вака пишет королю отчет об экспедиции. Вскоре, получив патент на организацию экспедиции в Ла-Плату, он во второй раз отплывает в Новый Свет, где его ждут новые тяжелые испытания. Во время его отсутствия, в 1542 году, книготорговец из Медины дель Кампо - Хуан Пабло Мусетти, которому Кабеса де Вака оставил черновик отчета, издает его отдельной книгой под названием «Кораблекрушения».
Читая «Кораблекрушения», нельзя не испытывать восхищения удивительной памятью автора: даты, имена, события, их последовательность - все воспроизведено с поразительной верностью. Специальные научные исследования новейшего времени показывают, что лишь в очень немногих случаях Кабеса де Вака допускает незначительны фактические неточности. А ведь он, как увидит читатель из содержания книги, восемь лет лишён был возможности делать какие-либо записи. Отчет Кабесы де Вака содержит ценнейшую научную информацию. Он был и останется важным научным источником для ученых-американистов различных специальностей - историк о, этнографов, географов, а также для зоологов и ботаников, поскольку В нем описывается животный и растительный мир огромных территорий североамериканского Юга и Юго-запада доколониального периода.
Однако научная ценность книги раскрывает полностью источник ее долголетия. В «Кораблекрушениях» Кабеса де Вака рассказывает о драматическом провале экспедиции, о необыкновенной многолетней одиссее горстки европейцев, затерявшихся на необозримых просторах Северо-Американского континента. Автору нет нужды приукрашивать или расцвечивать пережитые события - так ярка и фантастична описываемая им действительность. Вот почему отчет Кабесы де Вака читается как захватывающий приключенческий роман. И все-таки главная притягательная сила книги заключается в самой личности ее автора. Книга Кабесы де Вака - это прежде всего человеческий документ, свидетельствующий об огромных физических и моральных возможностях человека. Ее вполне можно отнести к тем гуманистическим по своей природе произведениям мировой культуры, которые раздвигают границы привычных представлений о личности самого человека. Вместе с тем Кабеса де Вака - вполне дитя своего века. Поэтому и его книга, и он сам станут более понятными, если их рассматривать в контексте эпохи.
* *
Испания, превратившаяся в результате объединения Кастилии и Арагона в 1479 году в единое государство, вступала в ХVI век в ранге могущественной европейской державы. B 1492 году произошло два знаменательных события: пала Гранада, последний оплот мусульман на Пиренеях, и тем самым был завершен многовековой процесс реконкисты, - отвоевания всех территорий полуострова, еще в VIII веке завоеванных арабами; в этот же год Христофор Колумб, выйдя из Палоса на трех каравеллах, открыл Новый Свет. К началу века Испания включала в себя весь Пиренейский полуостров (за исключением его западной части - Португалии), Балеарские острова, Сицилию, Сардинию и Неаполитанское королевство (с 1504 года). А когда в 1519 году испанский король Карл 1 стал под именем Карла V императором «Священной Римской империи», его власть распространилась почти на всю Центральную Европу и на Нидерланды. В эти же годы империя стремительно увеличивалась за счет огромных территорий по ту сторону «моря-океана». Все новые и новые корабли подходили к островам Хуана (Куба), Эспаньола (Гаити), Сан-Хуан (Пуэрто-Рико), превращенным в форпосты, откуда велось завоевание континента. За три с половиной десятилетия после первой экспедиции Колумба было обследовано почти всё Атлантическое побережье Центральной и Южной Америки, Васко. Нуньес де Бальбоа пересек Панамский перешеек и увидел Тихий океан, а Магеллан вывел сваи корабли в этот океан через найденный им юго-западный пролив, позднее названный его именем, Писарро завершил свой первый поход на юг, в Перу, а Кортес уже сокрушил великую ацтекскую цивилизацию и завоевал Мексику ... К 1527 гаду, с которого начинаются события, о.писанные в «Кораблекрушениях», в великой империи Карла V воистину, как выражались
придворные льстецы, «никогда не заходило солнце». Однако завоевание Америки, которое, казалась, приблизила осуществление взлелеянного Карлом У плана создания «всемирной христианской монархии», имело для самой Испании ряд отрицательных последствий и в значительной степени способствовало крушению империи.
Медленное, но неуклонное развитие промышленности и торговли, формирование в недрах феодального общества капиталистических отношений требовали увеличения рынков и требовали золота - главного средства обмена, которого. к концу
ХV века стало катастрофически не хватать не только Испании, на и всей Европе. Золото и было той экономической пружиной, которая бросала все новые и новые отряды испанцев в Америку «И плыли покорять тот сказочный металл»!). Но золото Индий принесла лишь временное облегчение: оно открыло господствующему классу путь к богатству, не связанный с развитием хозяйства в сваей стране, и это обстоятельства не только способствовало развалу империи, оно была губительным для самой Испании: города теряли вольности, крестьяне - землю, люди разбредались: кто - в монастырь, кто - на широкую дорогу, кто - за океан. С другой стороны, после окончания реконкисты «не у дел» осталась целое сословие бедных рыцарей-дворян - идальго.. Из поколения в поколение воспитывавшиеся в войне и для войны, не способные ни на что иное, кроме как орудовать мечам и копьём. И лишенные теперь каких-либо средств к существованию ( «Устав дырявые донашивать кафтаны»!), идальго были другой, человеческой, пружиной покорения Америки. Именно они придали американским акциям впечатляющую энергию и такай кровавый характер. Именно они создали знакомый нам из истории образ конкистадора с его непременными атрибутами: мечам и крестом. Таков был исторический фон флоридской экспедиции и сама экспедиция ничем не отличалась от других, ей подобных, – ни целью, ни организацией, ни подбором участников, если не считать того, что в ее составе был Альвар Нуньес Кабеса де Вака.
* *
Первые европейцы побывали во Флориде, по-видимому, в самом начале ХVI века. Что представляли собой эти визиты, можно судить по. следующей истории, приводимой Бартоломе де Лас Касасом в его «Истории Индий». В 1511 гаду семеро. кубинских поселенцев снарядили два корабля, собрали два отряда па 50-60 человек каждый и оправили их на «охоту за индейцами». «Охотники за индейцами» представляли самую отвратительную категорию поработителей. За небольшое число лет испанского владычества индейское население, особенно на островах Карибского моря, сильно сократилось: частична оно была истреблено, частична вымирало от болезней, частична разбежалась. Вот тогда-то испанцами и был придуман бесчеловечный способ восполнения этой убыли путем «отлова» индейцев в соседних землях. Итак, «охотники», о которых рассказывает Лас Касас, добрались да Флориды, где были радушно встречены населением. Заманив индейцев на корабли и набив ими полные трюмы, испанцы неожиданно подняли паруса и поплыли на Кубу. Таковы были первые контакты жителей Флориды с представителями европейской цивилизации. Официально же Флорида была присоединена к испанской короне в 1513 гаду Хуанам Понсе де Леоном, который, как говорят современники, искал там источник молодости, хотя, возможно, его не в меньшей степени интересовал и жемчуг. Понсе де Леон проплыл вдоль восточного берега по направлению на север до 30 с. ш.; при этом, хотя испанцы часто высаживались на землю они не заходили в глубь полуострова. В 1517 году к Флориде подходили корабли Франсиска-Эрнандеса де Кордаба, изгнанного индейцами с Юкатана. Встретив не более гостеприимный прием и во. Флориде, он вынужден был отплыть от полуострова и взять курс на Кубу. Через два года Алансо де Пинеда, исследовавший по приказу губернатора Ямайки Франсиска Гарая северное побережье Мексиканского залива, проплыл от берегов Мексики да самой Флориды, однако неизвестна в точности, высаживался ли ан на ней. Флоридская экспедиция 1527 гада планировалась, очевидно, на основании карты, составленной Пинедой (так называемой «карты Гарая»), что и послужило, как будет видно из дальнейшего, одной из причин ее провала, И наконец, о последнем известном посещении Флориды, предшествовавшем событиям, описанным в «Кораблекрушениях», В 1521 году все тот же Понсе де Леон, получивший от короля новые полномочия на завоевание и колонизацию Флориды, подошел к полуострову и начал высаживаться на берег, Индейцы, уже имевшие к тому времени достаточно точное представление о том, что влечет за собой появление испанцев, решительно воспрепятствовали высадке. В первой же стычке Понсе де Леон был тяжело, ранен стрелой. Он приказал своим людям грузиться на корабли и идти на Кубу. Там он вскоре умер от раны.
В 1526 году право на завоевание и управление уже от крытой, но еще не исследованной Флориды, принадлежавшее в свое время Понсе де Леону и Гараю, перешло Панфило Нарваэсу, типичному конкистадору, уже отличившемуся своими бесчинствами на Кубе. Как организатор и руководитель, Нарваэс проявил себя во флоридском походе далеко не с лучшей стороны. Кабеса де Вака, участник экспедиции Нарваэса, занимал должность казначея; кроме того, он имел полномочия королевского прокурора будущей провинции Флориды.
* *
О жизни автора «Кораблекрушений» до 1527 года мало что известно. Родился он в Эстремадуре предположительно в 1490 году. В 1511 году принял участие в экспедиции, которую король Фердинанд направил в Италию на помощь папе
Юлию II (этот поход был одним из эпизодов так называемых итальянских войн, длившихся 65 лет: Испания и Франция, закончившие к концу ХУ века внутренне объединение и превратившиеся в сильные централизованные монархии, вели ожесточенную вооруженную борьбу за политически раздробленную Италию. Кабеса де Вака был участником сражения при Равенне, где французская армия разгромила испанцев, некоторое время занимал пост военного коменданта Гаэты, маленького города недалеко от Неаполя. В 1513 году он вернулся в Испанию, в Севилью, и поступил на службу к герцогу Медине Сидония. В 1521 году отличился в сражении при Памплоне, где были разбиты французские войска, вторгшиеся в Наварру. Таким образом, к началу экспедиции Кабеса де Baка уже обладал значительным военным и административным опытом и, возможно, именно поэтому был назначен на достаточно высокие должности. Во всяком случае ясно, что своим назначением он не был обязан Нарваэсу, с которым у него самого начала были натянутые отношения.
После ряда злоключений, довольно, впрочем, обычных для морских путешествий того времени, Нарваэс привел свои корабли во Флориду. Сразу же после высадки испанцев начинают преследовать неудачи. Анализируя все, что случилось с ними, можно выделить несколько главных причин, приведших к провалу всего предприятия. Первой причиной неточность географических знаний. К началу экспедиции испанцы представляли земли, лежащие к северу т Мексики, в виде узкой полосы; на запад эта полоса тянулась примерно до меридиана Веракрус (при этом остается географической загадкой, как они согласовывали такое представление с тем, что им было известно о расположении Флориды относительно Кубы). На основании этих ошибочных представлений Нарваэсом было принято роковое решение идти сушей по направлению к мексиканскому поселению Пануко, расстояние до которого вдоль побережья, по мнению лоцманов, составляло несколько десятков лиг - на самом деле равнялось 700 лигам (т, е. почти 4 тысячам км.) Вторя причина заключалась в том, что, как только испанцы сошли на берег (в районе залива Тампа), их «поманил» желтый призрак: в индейской они находят золотую погремушку, и Нарваэс,
потеряв голову, бросается «в глубь земли» на поиски золота.
Индейцы, озабоченные лишь тем, чтобы избавиться от пришельцев, а еще лучше направить их на земли своих врагов, указывают испанцам путь на северо-запад, как раз туда, где золота нет и в помине. Наконец, самому Нарваэсу становится ясной бессмысленность похода, и испанцы, с трудом сдерживая натиск воинственных семинолов, теряя людей, пробиваются обратно к побережью. И здесь они сталкиваются с последствиями третьего стратегического просчета Нарваэса: кораблей нет, так как Нарваэс услал их в направлении Пануко искать удобную гавань. В этом безвыходном положении, когда судьба людей зависела уже не от приказов начальника-авантюриста, но от них самих, испанцы проявили стойкость, выдержку, изобретательность: соорудив из подручных средств пять огромных парусных лодок, они поплыли вдоль побережья вслед за кораблями. Драматическое путешествие закончилось гибелью большинства его участников. Погиб и Нарваэс, бросивший в тяжелую минуту своих людей на произвол судьбы
Лодка Кабесы де Вака закончила свое плавание у небольшого островка (по-видимому, недалеко от залива Галвестон), которому испанцы дали весьма выразительное название - Злосчастья (Mal Hado). Отсюда в 1534 году и начинаются странствия Кабесы де Вака и его спутников. Трудно точно восстановить их маршрут, составляющий, по скромным подсчетам, 5500 километров. Ясно, однако, что они прошли по территории современных штатов Техас,
Нью-Мексико, Аризона, пересекли Рио-Гранде и дошли до верховьев реки Синалоа, где, по мнению советского исследователя И. П. Магидовича, они, «вероятно, не раз переваливали западную Сьерра-Мадре и посещали долины рек впадающих в мексиканский залив»
Проанализировав описанные в «Кораблекрушениях» обстоятельства гибели Нарваеса, современный американский исследователь Клив Хелленбек пришел к выводу, что Нарваес не был унесен в море, но пытался ночью убежать в лодке с лоцманом, бросив своих спутников (CI. Hallenbeck. Alvar Nunes Cabeza de Уаса. The ]ourney and Route ... N.Y.-L.,.1971, р. 62). Подобное предположение не противоречит, в общем, тому представлению о моральных качествах Нарваэса, которые складываются на основании свидетельств современников и главным образом книги Кабесы де Вака.
2 И. П. Магидовuч. История открытия и исследования Северной Америки, М" 1962, стр. 97.
В верховьях Синалоа они наконец встретили отряд испанцев и были отправлены в селение Кульякан, а затем в Мехико.
Трудно идентифицировать и многочисленные индейские племена, среди которых жили путешественники (подробнее об этом см. в комментариях к этой книге). Примечательно, что сам Кабеса де Вака выучил шесть индейских языков. Столь же различны, как и языки племен, были степень их культурного развития, особенности социальной организации, верования и обычаи. Испанцы жили и среди примитивных собирателей, и среди бродячих охотников, и среди оседлых земледельцев юго-запада, культивировавших маис, достигших успехов в ткачестве и гончарстве, возводящих солидные жилища, Новый жизненный опыт Кабесы де Вака и го спутников был существенно обогащен и тем, что им самим пришлось пережить в индейском обществе всевозможные виды социальных трансформаций: они были и завоевателями, и жалкой кучкой потерпевших кораблекрушения людей, со слезами благодарности принимающих помощь и сочувствие индейцев, они были и домашними рабами.
Кабеса де Вака, проявив энергию и находчивость, сумел стать бродячим купцом, Далее, по желанию индейцев испанцы превратились в знахарей и, наконец, в полу обожествляемых магов - «детей солнца». Еще более разительна та трансформация, которую претерпел сам Кабеса: в лучшем случае, холодного наблюдателя он превратился в друга, а потом и в горячего защитника индейцев.
В последних главах своей книги Кабеса де Вака подробно рассказывает о своих столкновениях по этому поводу с капитаном Алькарасом - человеком губернатора Новой Галисии Нуньо де Гусмана. Кабеса де Baка делает все возможнее, чтобы хоть как-то смягчить жестокости и произвол испанцев: он обращается к властям, он убеждает индейцев строить церкви и креститься, наивно полагая, что это предотвратит дальнейшее насилие. Разумеется, усилия Кабесы де Вака ничего не могли изменить в исторической судьбе индейцев. Однако живым людям, за которыми охотились как за дикими зверями, было далеко не безразлично, в каких конкретных формах протекал их контакт с пришельцами. В этом смысле Кабесе де Вака удалось добиться частных успехов: жестокость в обращении индейцами была несколько умерена, а смелые протесты (в частности, первый, неопубликованный отчет королю) способствовали смещению Гусмана.
Кабесу де Вака иногда называют светским двойником отца де Лас Касаса 1. Такое сравнение нельзя считать преувеличенным. Но важно подчеркнуть и существенное различие между ними: современник Кабесы де Вака, знаменитый «защитник индейцев», выдающийся историк-гуманист Бартоломе де Лас Касас был образованнейшим человеком своей эпохи, его гуманизм шел не только от сердца, он формировался и как научное мировоззрение в стенах одного из лучших В Европе Саламанкского университета, где ХУI веке активно разрабатывались передовые гуманистические идеи; что же касается Кабесы де Baкa, то он, в сущности, был не слишком образованным человеком, он бы простым воином; его гуманизм сложился на дымных стоянках индейцев, в голодных переходах, в суровой борьбе за выживание, он - результат его собственного жизненного опыта, следствие прямого взгляда на окружение, отказа о многих предрассудков, честной оценки своей жизни сред индейцев, где он много раз должен был бы погибнуть без их помощи. Бесспорно, исторически ограниченная, но те не менее вполне очевидная внутренняя эволюция Кабесы де Вака придает высокий смысл его скитаниям. Именно ней следует искать секрет обаяния этой незаурядной личности.
Автор «Кораблекрушений» был первооткрывателем полном смысле этого слова: почти все, что он видел и описал, он видел и описал первым. Благодаря его пытливости наблюдательности, цепкой памяти европейцы узнали о существовании земли континентальных масштабов к север и северо-востоку от Мексики. Он первым описал бизона, опоссума, первым рассказал о многих обычаях индейцев особенностях их семейной жизни, общественного уклада первым дал довольно подробные сведения о природе юга юго-запада Северной Америки. Но пожалуй, самое главное, в чем он оказался одним из первых,- это в «открытии» самих индейцев, в призыве к гуманному обращению с обитателями Нового Света.
Несколько слов о том, как сложилась дальнейшая судьба Кабесы. Назначенный аделантадо и губернатором Ла-Платы , он в 1540 году снаряжает на свои деньги три корабля ( что обошлось в 8 тысяч дукатов – весьма значительная сумма по тем временам) и вновь, теперь уже из Кадиса, отплывает в Америку. Эту экспедицию испанские историки нередко называют «спасательной» (Expedicion de socorro). Дело в том, что в Буэнос-Айресе, основанном Педро де Мендосой в 1537 году, а также в Асунсьоне, заложенном вскоре после этого, испанцы находились в чрезвычайно тяжелом положении: Буэнос-Айрес был разрушен, не прекращались, по вине самих же испанцев, столкновения с индейцами, среди завоевателей царили раздор и распри, сам Педро де Мендоса еще в 1537 году вернулся в Испанию.
Кабеса де Вака высадился с большим отрядом на остров Санта-Катарина, затем переправился на материк и в 1541-1542 годах совершил переход к Асунсьону. Он первым пересек южный выступ Бразильского нагорья и низменное междуречье Параны-Парагвая, мирно и без потерь довел свой отряд до цели. Деятельность Кабесы де Вака в Ю. Америке заслуживает особого рассмотрения. Однако, если попытаться коротко определить ее основное содержание, то оно сводилось к установлению мирных отношений с индейцами (при этом, правда, в случае необходимости губернатор не останавливался и перед военными действиями), к созданию безопасных коммуникаций между Асуньсьоном и метрополией, к наведению порядка и дисциплины среди самих испанцев. Последнее, впрочем, так и не было доведено до конца: в 1544 году подчиненные ему отряды взбунтовались, арестовали Кабесу де Вака, заковали в цепи, как в свое время Колумба, и отправили в Испанию. Там бывший губернатор был заново арестован королевскими властями, на этот раз вместе со своими стражниками, затем освобожден «под доверие». Вскоре его дело рассматривалось в Совете по делам Индий. Кабеса де Вака был осужден (мотивы осуждения неизвестны) и сослан на восемь лет в Северную Африку. Однако еще до истечения этого срока он был помилован королем и вернулся в Испанию, где ему предложили пост судьи в Верховном суде Севильи. О последних годах жизни Кабесы де Вака почти ничего не известно, даже дата его смерти - 1564 год - не вполне достоверна.
* *
«Кораблекрушениям» предшествовало два других отчета. Первый был написан Кабесой де Вака и его спутниками в Мексике и передан вице-королю. Этот отчет до сих пор не обнаружен. Второй был составлен Кабесой де Вака, Кастильо и Дорантесом и передан Кабесой де Вака аудиенсии в Санто-Доминго. Оригинал второго отчета, по-видимому, не сохранился, но его изложение содержится во «Всеобщей и натуральной истории Индий» Гонсало Эрнандеса де Овьедо. «Кораблекрушения» - третий отчет в этой серии и первый персональный отчет Кабесы де Вака. При жизни автора издавался дважды: в 1542 году и в 1555 году. В издании 1555 года Кабеса де Вака объединил «Кораблекрушения» со своей новой книгой «Комментарии аделантадо и губернатора Рио де ла Платы» (под общим названием «Отчет и к комментарии»), в которой он рассказывал о своем пребывании в Южной Америке. Текст "Кораблекрушений» в этом томе несколько отличается от первоначальной версии. Поскольку второе издание было прижизненным, то его следует считать аутентичным. Настоящий русский перевод сделан по текстам, воспроизводящим издание 1555 года.
«Кораблекрушения» уже в XVI веке переводились на другие языки: в 1556 году - на итальянский, в 1572-на английский. Полный русский перевод этой книги осуществляется впервые.
XVI век был отмечен в Испании расцветом деловой прозы об истории открытия и завоевания Америки, содержащей разнообразные сведения о новом континенте. Деловая проза была представлена официальными отчетами, письмами, записками «бывалых людей» (достаточно напомнить о письмах и отчётах Колумба, Кортеса, Хименеса де Кесады, Педро де Вальдивия и др.), а также историческими хрониками (в частности, сочинениями Лопеса де Гомары, Берналя Диаса дель Кастильо, Бартоломе де Лас Касаса и других авторов). "Кораблекрушения», бесспорно, являются выдающимся образцом татой фактографической литературы. Нельзя, однако, не заметить и жанрового своеобразия книги Кабесы де Вака: формально являясь отчетом королю (что, кстати, налагало на автора вполне определенные обязательства в отношении точности сообщаемых сведений), она вместе с тем построена и по законам художественного произведения. Взаимодействие этих двух начал объясняет авторские принципы отбора и освещения фак¬тов. С одной стороны, для «Кораблекрушений» характерны объективизированность повествования, датировка событий, изложение их в строгой, хронологической последовательности, протокольное воспроизведение дискуссий и обсуждений, ссылки на свидетелей, в присутствии которых делались важные заявления или принимались ответственные решения,- словом, черты современной автору деловой прозы. Но с другой стороны, при рассказе о злоключениях о)ставшихся в живых членов экспедиции, при описании взаимоотношений испанцев с индейцами характер изложения существенно меняется: оно становится экспрессивным, эмоционально напряженным, на смену бесстрастному изложению приходит взволнованный рассказ, в котором отчетливо проявляется элемент личной оценки. Внимание автора задерживается на «микроскопических» фактах, едва ли уместных в хронике или отчете, но весьма важных для выполнения художественных задач книги. Таков, к примеру, эпизод (глава XXV), в котором рассказывается о пятидневных скитаниях автора с факелами в руках, таков и рассказ о несчастной индианке, подвергнутой жестокому наказанию за то, что она оплакивала смерть кого-то из близких (глава ХХХ). Жанрово-стилевая сложность "Кораблекрушений;» еще более оттеняется явно публицистическим звучанием глав, посвященных защите индейцев.
Испанская академия включила Кабесу де Вака в число образцовых авторов. Действительно, «Кораблекрушения» написаны сильным и выразительным языком; при значительном стилистическом диапазоне он, однако, не выходит за рамки современной Кабесе де Вака деловой и разговорной речи. В нем нет и следа манерности или аффектированности. Вместе с тем язык Кабесы де Вака лишен той отработанности, нормированности, которая обнаруживается, напр., в сочинениях Бартоломе де Лас Касаса. Вообще литературная техника Кабесы де Вака далека от совершенства: изложение не всегда логично разбито на главы, главы слишком неравноценны по объему, заголовки нередко соответствуют содержанию не данной, но предыдущей главы. Книга изобилует чрезвычайно длинными периодами, имеющими слабое внутреннее сцепление, утомительными повторами, громоздкими оборотами, сложными способами передачи диалогов посредством косвенной речи. Все это причудливо переплетается с сильной и точной манерой выражения, с лаконичностью и экспрессией, создавая неповторимое своеобразие книги; и одной из главных задач перевода было по возможности более точно и полно донести это своеобразие до русского читателя.
