фл.семафором традиция
исполнить цепочку-на главную в кубрик-на 1 стр.
  • главная
  • астрономия
  • гидрометеорология
  • имена на карте
  • судомоделизм
  • навигация
  • устройство НК
  • памятники
  • морпесни
  • морпрактика
  • протокол
  • сокровищница
  • флаги
  • семафор
  • традиции
  • морвузы
  • мороружие
  • моравиация
  • новости сайта
  • кают-компания





  • Подготовка
    кадров для флота




    Из книги М.В.Чекурова "Так гласил морской закон"


    "...пока молод,
    Сердцем ты чистым слова впитывай
    И вверяйся мудрейшим.
    Запах, который впитал
    Еще новый сосуд,
    Сохраняется долгое время."
    Гораций


    По мере того, как корабли совершенствовались в техническом отношении и плавания приобретали трансокеанский характер, капитаны, "добрые католики с голубой кровью", заменялись настоящими моряками, то есть людьми, имеющими не только соответствующие духовные качества, но и запас знаний. А приобретались они собственным опытом и путем восприятия опыта предыдущих поколений моряков. Практика семейных (наследственных) профессий, широко распространенная в рассматриваемую эпоху, способствовала такому методу подготовки командных кадров для флота. (В испанском флоте еще в XVI веке существовала система совершенствования в виде "Мореходной школы" при Торговой палате. В ней штурманы изучали новейшие достижения навигации – теорию и практику использования навигационных приборов, а также опыт выдающихся мореплавателей).

    Становление морского офицера происходило двумя этапами. Мальчика учили сначала дома или в местной школе родному языку (чтению и письму), началам математики и гуманитарных наук. Затем он поступал на корабль юнгой или просто шел в услужение к корабельным офицерам (часто своим родственникам). Именно эти офицеры и становились его менторами по части познания премудростей флотской службы.

    Обучение на корабле носило преимущественно практический характер. Парусный маневр, навигация, мореходная астрономия, тактика морского боя, дисциплинарная практика, устройство корабля — вот, собственно, и все, чему учили будущих офицеров флота.

    По мере увеличения числа кораблей и удлинения маршрутов их плавания такая система подготовки кадров перестала удовлетворять потребности флота как в количественном, так и в качественном отношениях.

    Проблема была решена путем создания специальных учебных заведений. Например, в Великобритании во времена царствования Карла II Стюарда (1660—1685 годы) было создано учебное заведение, о котором король сказал, что цель его "поощрить тех из наших подданных, которые хотели бы обучать своих отпрысков искусству кораблевождения. (Речь при этом шла, разумеется, не обо всех подданных. Только представители дворянства и финансовой аристократии могли учить своих отпрысков в королевском училище).

    Тех, кто изучал морскую науку в этом учебном заведении, называли гардемаринами (морские гвардейцы).

    Надо сказать, что капитаны-консерваторы на первых порах относились к выпускникам этих заведений с недоверием. Но практика со временем показала неоспоримое превосходство централизованной подготовки кадров, хотя индивидуальное обучение в корабельных условиях долгое время сохранялось в практике мореплавания (особенно торгового и промыслового).

    Обучение английских гардемаринов было рассчитано на три года. За этот срок они должны были изучить теорию и практику судовождения, некоторые разделы физики, теоретической механики и математики, а также историю мореплавания, французский язык и правила хорошего тона. Кроме того, гардемаринов учили танцам и фехтованию.

    Как видим, программа была довольно обширной, но практика заставляла вносить в нее поправки. Низкий уровень предварительной подготовки абитуриентов школы и трудности обеспечения учебного процесса достаточно квалифицированными преподавателями, а главное, постоянно растущая потребность флота в офицерах заставляли ограничивать обучение гардемаринов чисто практическими дисциплинами с тем, чтобы они умели осуществлять парусный маневр, применять оружие и держать в руках матросов.

    Относительно организации учебного процесса известно, что в первой половине дня изучались морские и математические дисциплины, а во второй — гуманитарные. Продвижение по службе гардемаринов происходило индивидуально в зависимости от способностей и прилежания. Для поощрения отличников существовали специальные медали.

    После окончания курса наук гардемарины направлялись на корабли военного флота, где они, прослужив положенный срок, сдавали экзамены на звание мичмана (первый офицерский чин).

    Приблизительно по такой же схеме происходила подготовка офицерских кадров для флотов других стран Европы. Во Франции, например, одна из таких гардемаринских школ находилась в Тулоне. В ней изучали навигацию, артиллерию, черчение (применительно к кораблестроению), уставы воинской службы и устройство корабля. Гардемаринов учили также владеть холодным оружием, ездить верхом и танцевать.

    Другая морская школа находилась в Марселе. Обучались в ней, судя по всему, дети высшей знати. Во всяком случае один из русских гардемаринов, побывавший во Франции, называл их представителями "первого шляхетства". Ученики этого учебного заведения назывались "гардештандартами", и звание это котировалось выше, чем просто гардемарин. Служили выпускники марсельской школы преимущественно в гребном флоте.

    Не менее привилегированным учебным заведением была испанская Морская академия. В нее зачислялись юноши по специальному указу короля (с учетом заслуг их предков перед короной). 240 воспитанников этой академии — представители знатнейших семейств страны — изучали в общем те же науки, что и их сверстники в Великобритании и Франции. Известно также, что пребывание в академии сопровождалось некоторыми ограничениями. Ученикам, в частности, запрещалось жениться и проводить ночи вне стен академии. Первых ожидало увольнение из флота, а вторых — арест.

    Навигацкая школа

    Стоит в Санкт-Петербурге на берегу Невы здание строгих классических форм. На его фасаде имеется доска с надписью: "Высшее Военно-морское Краснознаменное орденов Ленина и Ушакова училище имени М. В. Фрунзе". В стенах этого старейшего в нашей стране учебного заведения учатся будущие офицеры российского военно-морского флота. Оно было основано по приказу Петра I в 1701 году, а располагалось сначала в Москве (в замоскворецком полотняном дворе) и называлось "Школа математических и навигацких наук". Через пять месяцев школу разместили в Сухаревой башне. В 1716 году Навигацкая школа была переведена в Санкт-Петербург, где функционировала под названием "Морская академия". В дальнейшем это учебное заведение неоднократно меняло название и месторасположение. В частности, с 1771 по 1796 годы "Морской шляхетный корпус" располагался в Кронштадте.

    Что же касается учеников этого учебного заведения, то конкурса при их наборе (в первые годы существования школы) не было. Более того, проблема заключалась как раз в обратном, ибо российские дворяне, для которых, собственно, и предназначалась Навигацкая школа, не торопились присылать в нее своих отпрысков. Прежде чем объяснять причину этого явления, необходимо дать историческую справку. Морской корпус в 1852 году в Петербурге

    Со времен средневековья и до XVIII века в различных государствах Европы (в частности, в России) сохранялась феодальная система комплектования армии. Суть ее сводилась к тому, что монарх жаловал своим вассалам земли, а последние должны были по его приказу являться на службу и приводить с собой определенное число воинов. В России такая система называлась "дворянское ополчение".

    По мере совершенствования вооружения, а также тактики боя такое случайное сборище становилось все менее эффективным средством ведения войны. Полноценным солдатом в XVIII веке мог быть только обученный (тренированный) человек, для которого военная служба — не эпизод, а основное занятие в жизни. Что же касается дворян-ополченцев, то многие из них в Петровскую эпоху своим вооружением, экипировкой, воинским мастерством и, главное, духом русское воинство, мягко говоря, не украшали. Как отмечал один из сподвижников Петра Великого Иван Посошков, они руководствовались принципом: "Дай-де бог великому государю служить и сабли из ножен не вынимать".

    Нетрудно догадаться, какой "энтузиазм" вызывала у них перспектива морской службы с ее лишениями и опасностями. Мало того, на морскую службу направлялись не достойные кандидаты со всей России, а только дворяне Новгородской, Псковской, Ярославской и Костромской губерний, причем без всякого учета желания, здоровья, способностей и уровня знаний. Разумеется, такой метод подбора кадров для флота порождал дополнительные трудности в реализации царских планов.

    Дворянские недоросли (по современным понятиям — юноши призывного возраста), случалось, сказывались больными, уходили в монахи, прятались от царских слуг по углам, как тараканы, — лишь бы не идти в Навигацкую школу. Волей-неволей приходилось зачислять туда разночинцев (детей мелких чиновников, священнослужителей, посадских людей), а затем в школу начали набирать и солдат.

    Однако все это не означало уничтожения сословных привилегий. Разночинцы и солдаты после окончания младших (общеобразовательных) классов становились писарями или учились дальше на штурманов, а дворяне продолжали обучение в старших классах с тем, чтобы стать "военнослужащими".

    Возрастной состав абитуриентов Навигацкой школы был такой же пестрый, как и социальный состав. Были в ней и великовозрастные, и несовершеннолетние. Последние входили в так называемый "резервный класс". Обслуживали их надзирательницы и няньки.

    Дворяне, имевшие пять и более крепостных дворов, учились за свой счет. Прочим казна отпускала "кормовые деньги" — пять алтын (пятнадцать копеек) в день. Часть этой суммы вычитывалась в качестве уплаты за учебные пособия.

    А теперь остановимся на том, чему и как учили в Аlma Mater русского морского офицерства. Прежде всего необходимо отметить, что ввиду крайней нужды в специалистах и отсутствия других учебных заведений Навигацкая школа готовила не только моряков, но и геодезистов, архитекторов, инженеров, артиллеристов, учителей и даже медиков. Со временем начался уклон в сторону флотской специализации, однако даже в начале XIX века при школе (тогда она называлась "Морской шляхетный корпус") функционировала учительская гимназия, которая готовила преподавателей.

    Приемных экзаменов при поступлении в Навигацкую школу не было, но какая-то проверка уровня знаний абитуриентов проводилась. Абсолютно неграмотных (а такие встречались) направляли в специальный подготовительный класс, называемый "точка". Прочие начинали обучение сначала в младших, а затем продолжали его в старших классах.

    В младших классах Леонтий Магницкий преподавал арифметику, геометрию, тригонометрию, а в старших классах англичанин Генрих Фарварсон с помощью своих соотечественников Степана Гвыня и Ричарда Грейса учил будущих русских моряков мореходной астрономии и навигации.

    Здесь, пожалуй, стоит сделать некоторую оговорку. Распределение обязанностей между русским преподавателем и его английскими коллегами было, очевидно, условным. Во всяком случае на эту мысль наводит следующая цитата из документа, посвященного учебному процессу в Навигацкой школе: "Учат чиновно: в тех случаях, когда англичане загуляют или по своему обыкновению почасту и подолгу проспят, тогда учит Магницкий". То есть, в тех случаях, когда англичане не являлись на занятие (судя по всему, по причине пьянства), их заменял Магницкий.

    Учитывая произвольную замену преподавателей и то, что англичане далеко не совершенно владели русским языком, можно себе представить, сколь трудно давались будущим русским морякам точные науки.

    Со временем руководство школы сочло целесообразным ввести некую дифференциацию в учебные программы. Ученики, показавшие особые успехи в науках, так называемые "теористы", изучали "высший анализ" (очевидно, речь шла о соответствующих разделах математики), а также астрономию, теоретическую механику и кораблестроение. Прочие ученики, так называемые "астрономисты", изучали главным образом навигацию и мореходную астрономию.

    Занятия в школе продолжались по восемь часов в день. С 7.00 до 11.00 изучали математику, морские науки (навигацию, астрономию) и иностранные языки. Затем следовал обед, а с 14.00 до 18.00 — снова занятия, на которых изучались география, российская словесность, история и "рапирная наука" (фехтование). Профилирующими дисциплинами считались арифметика, геометрия, тригонометрия, навигация, астрономия, география и ведение "шанечного диурнала" (вахтенного журнала).

    На первых порах писали грифелями на аспидных (деревянных, окрашенных черной краской) досках, затем появились гусиные перья, чернила и бумага. Учебные пособия в первые годы существования школы, если не считать катехизиса (краткого изложения христианского вероучения), были только по математике и морским наукам. Причем содержание учебников сводилось в значительной степени к комплексу вопросов и ответов — заумных, далеко не всем понятных (изложенных "суконным" языком подьячих минувшего XVII столетия).

    Вот, например, как излагалась суть арифметики: "Арифметика, или числительница, есть художество честное, независтное и всем удобопонятное, многополезнейшее и многохвальнейшее, от древнейших же и новейших, в разное время являвшихся изряднейших арифметиков, изобретенное и изложенное".

    На вопрос: "Коликогуба есть арифметика?" следовал ответ: "Есть сугуба. 1. Арифметика Политике, гражданская. 2. Арифметика Логистик, не ко гражданству токмо, но и к достижению небесных кругов принадлежащая".

    В целом же об этом учебнике можно сказать, что он являлся компиляцией греческих, латинских и немецких источников. "Арифметика Политика" содержала сведения, необходимые для повседневной жизни широких кругов населения, а "Арифметика Логистика" — сведения для землемеров и мореплавателей, то есть в целом оная "Арифметика" являлась не то математической энциклопедией, не то справочником по арифметике, геометрии, тригонометрии, навигации, астрономии с приложением таблиц склонения небесных светил.

    Примечательно и то, что математические истины излагались без всяких доказательств. А действия с числами, которые в наше время без особого труда усваивает ученик, не достигший десятилетнего возраста, излагались таким сложным (требующим к тому же проверки) способом, что освоение их требовало специального курса. Например, деление производилось по способу, рекомендованному еще в XVI веке итальянским математиком Никола Тарталья (так называемый "способ галлера").

    Неудивительно, что сравнительно легко усвоить "удобопонятное художество" могли немногие, а всем прочим приходилось туго. На этот счет даже существовала поговорка: "Умножение — мое мучение, а с делением — беда".

    Столь же "популярно" излагалась суть навигации: "Ничто же ино именуется навигация плоская, не токмо кораблеплавание прямолинейное на плоской суперфиции моря, и употребляется оное от всех нынешних невклеров в бытности их вблизь экватора, зело преизрядно и правдиво; а в наших Европейских государствах, в дальних путешествиях по морю, заподлинно на оное надеяться невозможно, потому что сие кораблеплавание в употреблении своем разумеет суперфицию земную быть плоским квадратом, а не шаровидным корпусом".

    Со временем появился учебник по географии, в котором было сказано, что "наука сия есть математически смещенное, изъясняет фигура или корпус и функция свойство земноводного корпуса, купно с феноминами, со явлениями небесных светил, солнца, луны и звезд".

    Появился также учебник по морской тактике — столь же "понятный" по содержанию. Вот, например, как выглядело описание действий командира корабля в ходе морской баталии: "При разсветании дня, един молодой или два не на верх, и посмотрите прилежно при восхождении солнца, невозможно ль единого корабля тамо получить, с тем восточным ветром (един парус) близко при нас так лежит он лееверт тамоверт збок боордсгалсень, как есть он нас посади его при компасе прями зюйд веста. Слушай искусной человек круеру, пусть надет фока и грот зиил, и примче боксборде галсень сюды, вытолкни фоор и грот марзиил, пусть надет ваш безанс учреди гроот и фок марзиил, опусти ваше блинде, разреши грот и фор брам зиил, прикажи и соделаи просты все парусы; стереги хорошо у руля, так прямо так, наш корабль беждит зело скоро через воду, и мы набегаем его жестоко; есть ли он свой курс так держит, мы имеем в два глазень при нем быть..."

    Нетрудно догадаться, что сие учебное пособие было написано иноземцем, в российской словесности "зело неискустным" и что без перевода на подлинно русский никакой самый усердный ученик не мог уяснить, что в процитированном отрывке речь шла об организации преследования отступающего противника.

    Корабли русского флота также носили названия, которые нередко нужно было переводить на русский язык: "Гото Предистинация", "Декрон Деливде", "Амстердам Галей", "Флигель де-Фам", "Понтен-теллене" и т.д. И вообще на будущих русских моряков обрушился (зачастую без всякой необходимости) поток иноземной терминологии. Так, треугольник назывался триангл, картография — меркатория, поверхность — суперфиция, суд — кригсрехт, дознание — фергер, нака зание — экзекуция, учение — экзергциция, военный суд — когзилия, победа — виктория, поражение — конфузия, отступление — ретирада. Взятка и та имела иноземное название — акциденция .

    Попытки как-то ограничить наплыв иноземных терминов в русский морской лексикон предпринимались, но не всегда за это дело брались люди компетентные в морской службе. Был, в частности, прожект именовать навигационные инструменты — посуды, экватор — верстагель, палубу — жития, лаг — творило, ватерлинию — порубль и т. д. Эта надуманная славянофильская терминология была отвергнута, то есть русские моряки со временем отдали должное родному языку и приняли на вооружение необходимые иноземные термины, создав тем самым отечественную морскую терминологию. Она, зачастую, образовывалась путем трансформации иноземных слов (дабы сделать их удобоваримыми для русского уха). Например, предостережение о падении тяжести Га11 ипйег превратилось в "полундру"; команда об общем сборе для производства срочных работ оуег а11 — в "аврал"; английское уе8 (да) — в "есть" и т.д. Но все это случилось позднее, а в рассматриваемую эпоху ученикам Навигацкой школы приходилось зубрить, зубрить и зубрить. Разумеется, приобретению глубоких знаний это не способствовало.

    Особенно слабо будущие офицеры российского флота были подготовлены в области гуманитарных наук. И неудивительно, ведь изучение истории ограничивалось главным образом заучиванием дат восшествия на престол августейших особ, викторий русского оружия, а также отрывистыми данными по всеобщей истории. Географию также учили наизусть (разумеется, речь шла о самых общих — азбучных понятиях). Неудивительно, что история зачастую ограничивалась древней, а русская грамматика кончалась на глаголе.

    Конечно, со временем учебный процесс и его обеспечение совершенствовались. Появились более содержательные и доступные пониманию учебные пособия. Например, стараниями капитана Конона Никитича Зотова был издан "Разговор у адмирала с капитаном о команде, или полное учение, како управлять кораблем в всяком случае. Начинающим в научение, отчасти знающим в доучение, а не твердо помнящим в подтверждение". В этом пособии в форме вопросов адмирала и ответов капитана излагалась суть того, что следует делать капитану, штурману, вахтенному и матросам при постановке на якорь, съемке с якоря, при различных поворотах, постановке и уборке парусов, а также какие команды должны при этом отдаваться.

    Следует отметить и то, что российское дворянство XVIII века зачастую слабо знало русский, ибо иноземные гувернеры не учили их языку предков. А. Сумароков с горечью констатировал, что от современников можно услышать что-то вроде: "Я в дистракции и в дизеспере, аманте моя сделала мне инфиделите, и я а ку сюр против риволя своего реванжировался".

    Труд свой Конон Никитич снабдил предисловием, смысл которого (на современном русском языке) можно выразить следующим образом: "Доброжелательный читатель, изданием этой книги я не думал учить людей знающих. Я прошу от них только объективности в оценке моего труда. Благодарность же я надеюсь получить от юношей, приступающих к морской службе и стремящихся преуспеть в ней. Желаю, чтобы капитаны кораблей, на которых им придется служить, были бы ими довольны, и они не боялись бы экзаменов на профессиональную пригодность. Надеюсь, что книга моя поможет им в этом. Всегда готовый к услугам молодых моряков капитан Конон Зотов" . Капитан этот был сыном учителя юного Петра — Никиты Зотова. Службу во флоте Конон Никитыч избрал добровольно (по тем временам это была редкость), за что удостоился царского послания с благодарностью за свое решение.

    Содержательное учебное пособие "Книгу полного собрания о навигации" составил капитан морского корабельного флота С. Мордвинов. Затем трудами преподавателей Навигацкой школы были переведены (преимущественно с французского) некоторые документы, отражающие достижения флотской мысли за рубежом. Среди них стоит отметить "Искусство военных флотов или сочинение о морской эволюции". Автором этой книги был иезуит Поль Гост — профессор математики в Тулонском военно-морском училище. Некоторые мысли его по поводу морской науки не потеряли актуальности и в наше время. Например: "Без знаний искусства морских эволюции воюют варвары, полагающие на удачу. Уклонение от нежелательного боя, навязывание боя, когда он желателен, достижение победы — вот задача флота... Искусство офицеров, командующих флотом, более необходимо для победы, чем размеры кораблей и количество пушек на них". И некоторые гостовские заключения по маневрированию кораблей используются моряками в наше время. Например: "При сокращении дистанции между кораблями и неизменности пеленга с одного корабля на другой сближение кораблей вплотную (столкновение между ними) неизбежно" . (В данном случае гостовское заключение изложено современным русским языком).

    Разумеется, освоение этой иноземной премудрости не всем было "по уму" и "по усердию". Вот и сидели за партами Навигацкой школы двадцати-, тридцати- и даже сорокалетние ученики. Как правило, это были отпрыски богатых и знатных семейств, торчащие в стенах школы по царскому указу. В двадцать пять лет этим "вечным гардемаринам" разрешалось жениться. Таким образом, не исключалась ситуация, при которой отец и сын — оба ученики. Рекорд же в этой области побил некий Иван Трубников, проучившийся до пятидесяти четырех лет и уволенный со службы "по болезням и старости и ко обучению наук находиться уже не надежен".

    Впоследствии тех, кто не освоил морские науки к тридцати годам, стали направлять во флот в качестве матросов. Однако окончательно практика "вечного школярства" была изжита лишь после указа "О вольности дворянской". Петр III освободил им русских дворян от обязательной службы и дал тем самым возможность митрофанам разного рода отсиживаться по имениям.

    По мере накопления опыта и ликвидации кризиса в области офицерских кадров учебный процесс в Навигацкой школе совершенствовался. Тех, кто с успехом проходил курс наук, начали поощрять (сластями, фруктами, затем были введены специальные медали для отличников), а тех, кто оканчивал курс наук с отличием, направляли на стажировку в зарубежные флоты (английский, французский, голландский, венецианский, испанский).

    Надо сказать, что зарубежные командировки с целью приобретения знаний практиковались еще в конце XVII века. Так, в 1697 году три группы русских стольников (дворян, несших придворную службу) были направлены на учебу в Венецию и одна группа в Великобританию и Голландию. Через два года все они вернулись в Россию и, как отмечал московский дьяк — современник этого события: "...была экзергциция к великому удовольствию Его Величества и всех бояр".

    То, что "экзергциция" (в данном случае — экзамен) имела место — можно верить, но то, что она была "к великому удовольствию" царя и бояр — очень сомнительно. Дело в том, что из 50 стольников, подвергшихся экзергциции, только четыре оказались на высоте (выдержали проверку).

    Причина этого конфуза заключалась не только в недостатке усердия или в порочной методике преподавания, но и в том, что подбор кандидатов в моряки производился очень поспешно (без учета желаний, способностей, здоровья и возраста). Среди этих стольников были и юноши, и почтенные отцы семейств. Кое-кого из них после возвращения из иноземной учебы пришлось вообще освобождать от службы "по дряхлости".

    В ходе Северной войны за границу для изучения морских наук было направлено несколько групп русских дворян общей численностью сто сорок четыре человека. Их "комиссаром" (опекуном и наставником) был назначен князь Иван Иванович Львов, в силу обстоятельств не получивший никаких официальных документов о своих полномочиях и обязанностях. Вследствие этого его положение за границей было в достаточной степени двусмысленным.

    Что же касается подопечных князя, то их можно было разделить на две категории. Одни, главным образом представители мелкопоместного дворянства, усердно изучали теорию и практику мореплавания, другие не упускали случая вкусить радостей иноземной светской жизни. При этом те и другие нуждались в деньгах. Одни для "хлеба насущного", другие — для оплаты удовольствий и штрафов (за физиономии и посуду, битые в пьяных драках).

    Неудивительно, что "искусство делать долги" некоторые будущим российские навигаторы освоили раньше, чем искусство мореплавания. Решения же своих финансовых проблем они искали у князя Львова. Однако финансовые возможности Ивана Ивановича никак не соответствовали потребностям его подопечных. "Комиссар" божился, что денег у него нет, призывал к благоразумию, стыдил, грозил и, разумеется, отказывался платить по счетам. А кое-кто из его подопечных объяснял эту несговорчивость скупостью или корыстью. Князя бранили в глаза, угрожали ему физической расправой и даже смертью. А он в своих посланиях в Россию плакался, что смерть для него — избавление от мук, что буйные навигаторы "иссушили не только кровь, но и сердце его".

    Ко всему прочему некоторые из оных навигаторов устраивали себе каникулы, не предусмотренные ни русской, ни западноевропейской программами обучения, то есть самовольно уезжали в Архангельск, где их поджидали тоскующие супруги.

    Что же касается учебного процесса, то план его, составленный самим Петром, предусматривал практическое плавание на кораблях и изучение морских наук на берегу. После окончания обучения навигаторы Получали "аттестаты" (или "сертификаты"), в которых отмечались их успехи в освоении мореплавания, и возвращались в Россию (в Петербург). Там в ассамблейном зале Адмиралтейств-коллегий в присутствии самого царя происходила экзаменация.

    Процессом этим, как правило, руководил адмирал Змаевич, а Петр наблюдал за ходом экзаменов и временами сам задавал вопросы. Тех, кто тушевался, он ободрял: "Не робей, братец. Отвечай, о чем спросят. Чего не знаешь, скажи прямо". Одному из будущих офицеров он как то показал свои руки со словами:

    "Видишь, я царь, но у меня на руках мозоли. Это потому, что я хотел показать вам пример и желал бы видеть вас под старость среди своих помощников".

    Тех, кто показывал отличные знания на экзаменах, сразу производили в офицеры. Всех прочих направляли во флот на штурманские и унтер-офицерские должности, а иных даже в матросы. Затем, после окончания кампании, следовало производство в офицеры.

    Здесь, пожалуй, уместно остановиться на эпизоде, который неоднократно описывался в художественной литературе, а также представлялся на подмостках сцены, на экранах кино и телевидения. Судя по всему, он возник на базе книги И. Голикова "Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого". Суть же одного из этих "анекдотов" сводилась к следующему. Некий калужский дворянин по фамилии Слафариев был послан за границу для обучения морским наукам. Его сопровождал крепостной слуга, калмык по национальности, наделенный редкими способностями и отменным трудолюбием, чего нельзя было сказать о его господине.

    По возвращении на родину гардемарин Слафариев, трезво оценивая уровень своих познаний, захватил на царский экзамен слугу, в совершенстве освоившего курс морских наук. Учитывая то, что, задав вопрос, царь давал время на обдумывание ответа, слушая при этом ответы других гардемаринов, хитроумный невежда рассчитывал на помощь "говорящей шпаргалки". Однако случай все испортил. То ли гардемарин Слафариев оказался "туговат на ухо", то ли у царя слух оказался хороший, но слуга был изобличен и призван к ответу: кто он такой и на каком основании присутствует на экзамене? Запираться было бесполезно, и суть происходящего стала ясна всем. После этого Петр продолжил экзамен, но не господина, а слуги, и в итоге его юноша калмык получил из царских рук не только свободу, но и офицерский шарф. А Слафариев был определен в матросы. О дальнейшей судьбе Калмыкова (такую фамилию он получил от царя) сказано, что он с честью служил в русском флоте и дослужился до контр-адмирала.

    Как видим, история достаточно романтическая, трогательная и в конце вполне счастливая. Неудивительно, что она так полюбилась литераторам и кинематографистам. Однако беспристрастный анализ некоторых документов позволяет поставить ее под сомнение. Прежде всего в Навигацкой школе учились дети дворян (вплоть до князей), служителей культа, чиновников всех рангов, горожан, были в ней даже стрелецкие дети и монастырские слуги, но все они были вольными людьми, то есть крепостных, а тем более инородцев (не русских) там не было.

    С другой стороны, Денис Спиридонович Калмыков — личность вполне историческая (реальная). Происходил он из дворян, в 15-летнем возрасте поступил в Навигацкую школу, через четыре года закончил ее, после чего в течении семи лет совершенствовал свои знания в Великобритании. По возвращении на родину Денис Калмыков служил в русском флоте в званиях: экстра-мичман, поручик, капитан-поручик, капитан III ранга, капитан II ранга, шаутбенахт (контр-адмирал). Умер он в 1746 году, будучи главным командиром Кронштадтского порта.

    Столь же реален Максим Спафариев (а не Слафариев). Он был сыном переводчика, причем в подсказках на царском экзамене, судя по всему, не нуждался. Во всяком случае курс наук в Навигацкой школе он окончил одновременно с Калмыковым (за четыре года).

    Объективности ради следует отметить, что в то же время в Навигацкой школе учился некий Афанасий Калмык 19 лет от роду. Но дальнейшая судьба этого человека в архивных документах не прослеживается. Судя по всему, он умер, не успев ничем отличиться.

    И, наконец, архивы адмирала Ногаева, который, якобы, рассказал Голикову эту историю, сгорели. Что же касается историографов русского флота, то они игнорируют (замалчивают) крепостного калмыка - царского протеже. Только адмирал В. Берх касался голиковского эпизода, да и то с целью его решительного опровержения.

    А теперь вернемся к Навигацкой школе и ее ученикам. Их обучение за рубежом себя не оправдало, ибо навигаторы находились там в течение пяти—девяти лет и расходовали деньги, не соответствующие приобретенным знаниям. При этом имели место случаи дезертирства, убийства в драках, смерти от болезней и другие виды отсева. Например, из двадцати пяти русских гардемаринов, пребывавших в 1716— 1720 годах в Венеции и Испании, два дезертировали, один был убит в драке другим гардемарином (убийца угодил в тюрьму), один умер в Испании и еще один гардемарин там же сошел с ума.

    С 1711 года массовая подготовка кадров для русского флота за рубежом была прекращена, то есть заграничные командировки с целью совершенствования знаний стали применяться ограниченно (применительно к наиболее перспективным гардемаринам).

    Что же касается уровня подготовки основной массы выпускников Навигацкой школы, то он был невысок, чему способствовали прежде всего низкий профессиональный уровень многих преподавателей и несовершенство учебного процесса в целом. Так, в Навигацкой школе не было экзаменов и перевод из класса в класс осуществлялся индивидуально. При этом учитывались успехи только в области морских наук, прочие же ("словесные") науки в расчет не принимались. И, наконец, учебных программ в современном понятии не было, то есть каждый преподаватель придерживался своей методики и преподавал то, что считал целесообразным для будущих моряков и что знал сам.

    В начале XIX века в Морском корпусе (так тогда называлась Навигацкая школа) произошли некоторые изменения. В это закрытое сословно-корпоративное учебное заведение принимали уже только детей офицеров русского флота, а также детей прочих офицеров и чиновников первых четырех классов Табели о рангах. Кроме того, в корпус принимали детей дворян польского, финляндского и прибалтийского происхождения. Принимали по кандидатским спискам, составленным заранее, без какого-либо отсева.

    Абитуриентов экзаменовали с единственной целью: выявить, в какой класс их следует поместить. Пригоден ли юноша к морской службе, получится ли из него офицер, и прочие соображения в расчет не принимались.

    Учебный процесс делился на три этапа и продолжался (в лучшем случае) семь лет. В приготовительном классе мальчиков готовили к предстоящей профессиональной учебе: давали им первоначальный запас самых элементарных знаний. Затем в трех последующих классах кадеты осваивали главным образом общеобразовательные дисциплины: чистописание, закон божий, иностранные языки, грамматику, историю, географию, физику, химию, математику, начертательную геометрию, а также корабельную архитектуру и астрономию. Как видим, перечень солидный, но все эти науки изучались в сокращенном, по сравнению с обычной гимназией, виде, к тому же без практики, без наглядных пособий, по примитивным учебникам. Неудивительно, что кадеты, даже из числа успевающих (не второгодники), слабо знали все то, что изучали.

    После сдачи экзаменов за три года кадет становился гардемарином и учился еще три года, изучая двадцать дисциплин, увы, так же поверхностно, как и кадет. Для сравнения напомним, что уже в середине XIX века в гимназиях на историю отводилось четыреста шестнадцать уроков, а в Морском корпусе — триста восемьдесят пять, на географию (науку морской службе не чуждую) соответственно восемьсот шестьдесят и триста восемьдесят пять, на русский язык — восемьсот сорок восемь и четыреста пятьдесят пять, на физику — сто двадцать и семьдесят.

    Успеваемость в корпусе была низкой. У кадетов (уже в начале 50-х годов) средний балл (по 12-балльной системе) был: по истории — 5,91, по французскому языку — 5,13. На второй год оставалось до 20—40 % кадет. Гардемарины же выпускных классов имели в среднем 9,53 балла по навигации и 5,82 по географии. В довершение ко всему практика проводилась на крайне урезанном уровне (можно сказать, в обозначенном виде) и мало что давала будущему офицеру.

    Такая прискорбная картина мало беспокоила хозяина Зимнего дворца и его адмиралов. В большинстве своем они руководствовались принципом "Без науки офицер возможен, но без дисциплины — нет". За "правильным образом мыслей" будущих офицеров российского флота следили очень бдительно и "сомнительными" идеями головы их старались не забивать. Зато на строевую подготовку последних времени и сил не жалели.

    На основании сказанного можно заключить, что выпускникам Морского корпуса приходилось многое изучать самостоятельно уже будучи офицерами и что Балтазар Балтазаров Жевакин второй (из гоголевской "Женитьбы") — не такая уж гротесковая фигура. Напомним читателям, что сей отставной лейтенант русского флота был изумлен образованностью жителей Сицилии, где ему довелось побывать в молодости. Подумать только, все тамошние барышни говорят по-французски. Более того, даже мужики в Сицилии и те говорят по-французски. А собственные познания лейтенанта в языке, который он почему то считал французским, ограничивались полдюжиной слов (на питейные темы).

    Объективности ради следует признать, что не только флотские лейтенанты, но и августейшие особы в ту эпоху не могли похвастать образованием. Например, царь Николай I полагал, что жители Соединенных Штатов Америки употребляют в пищу человеческое мясо .

    Разумеется, не все воспитанники Морского корпуса были такими митрофанами. Василий Шапкин, например, писал Петру I, что "выдумал он машину, пригодную к шлюпкам, а машина будет грести сама собой, без многих людей, кроме как два человека, как по воде, так и против воды, и так скоро или тихо ей можно идти, как будет желание человеческое". К сожалению, о сути данного изобретения ничего не известно. Ясно одно — Василий Шапкин был изобретатель и радел о пользе отечества.

    На карту Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки вписали свои имена А. Чириков, братья Д. и X. Лаптевы, Д. Овцин, С. Челюскин, В. Прончищев, а в XIX веке из стен Морского корпуса вышла целая плеяда выдающихся литераторов, художников, ученых, изобретателей, политических деятелей.

    'Санкционируя научную командировку профессора Петербургской академии наук в Соединенные Штаты, царь потребовал от него расписку в том, что в заокеанской республике он человечины в рот не возьмет. Примечательно, что профессор направлялся не на "дикий запад", а в университетские города Повой Англии. Нечего сказать, "хорошее" мнение было у русского монарха о "лучших домах Филадельфии".

    В заключение стоит остановиться на идейном воспитании будущих офицеров русского флота. Начнем с того, что служба в вооруженных силах требует не только профессионального мастерства, но и определенных духовных качеств. Для тех, кто вершил судьбами Российской империи, эта истина не требовала доказательств, и соответствующая идеологическая обработка будущих моряков проводилась на всех уровнях и во всех возрастах. Так, при Морском корпусе была собственная церковь, с амвона которой провозглашались "многие лета" одним личностям и "анафемы" другим, а также призывы "не щадить живота своего" во имя бога, царя и отечества. То есть русская православная церковь внушала своей флотской пастве покорность власти, преклонение перед авторитетом российской государственности и православия,

    Торжества в честь воинских праздников (побед русского оружия) также способствовали поднятию воинского духа и укреплению чувства патриотизма. Активное участие во всех этих мероприятиях прини-мали члены царствующего дома. Торжественные поздравления, личные посещения (инспекции, смотры, парады) августейших особ были традиционными. Императоры и великие князья выражали при этом надежду и уверенность..., ласково трепали по щекам одних, снисходительно журили других, раздавали сладости младшим, высочайшие улыбки старшим и всех уверяли в своем августейшем расположении.

    Особенно показательна в этом отношении практика воспитательной работы Николая I. Он-то уделял ей большое внимание, 1бо не мог забыть события, имевшие место в декабре 1825 года {а Сенатской площади. Именно поэтому Николай Павлович самолично изволил играть с малолетними воспитанниками кадетских корпусов, не жалел средств на подарки последним и вообще издавал культ своей особы в офицерской среде. Мало того, августейшие дети (разумеется, по указанию своего родителя) проводили время в среде кадетов и гардемаринов (играли с ними, вводили дружеские связи).

    Как видим, царизм стремился сделать офицерский корпус своей верной опорой. Заменить чувство гражданственности слепым преклонением перед обожаемым монархом, сострадание к людям и уважение

    другим народам — столь же слепой верой в превосходство русской религии, законности и, конечно, внушить веру в превосходство русского оружия — такова была цель воспитательной работы среди будущих офицеров.

    Нужно ли доказывать, что при подобной идеологической подготовке и бытовавшей тогда системе оценок деловых качеств офицеров личности типа грибоедовского Скалозуба имели хорошие шансы сделать карьеру.

    Известен такой показательный эпизод. В ходе посещения одного из кадетских корпусов начальник последнего представил царю воспитанника, который успешно осваивал курс наук и обещал стать украшением русской армии. Хмуро выслушав похвалы в адрес талантливого юноши, царь небрежно процедил: "Мне не нужны такие умники. Мне нужны вот такие", — и показал на узколобого детину — последнего по успеваемости, но имеющего несомненную добродетель, по мнению царя, — природный иммунитет против любого вольномыслия.

    А теперь остановимся на том, в каких условиях жили будущие офицеры русского флота — кадеты (ученики младших классов) и гардемарины (ученики старших классов)1.

    Начать следует с того, что в Петровскую эпоху обмундирование для них (кафтан, камзол, панталоны, чулки, башмаки, шляпа) стоило пятнадцать рублей двадцать три копейки — сумма по тем временам солидная, а казна не торопилась с выплатой денег на экипировку .Вот и приходилось ученикам из необеспеченных семей месяцами пропускать занятия, ибо они не имели обуви и сколь-либо приличного платья .

    После окончания Северной войны условия содержания будущих офицеров русского флота несколько улучшились. В распоряжение школы был выделен участок земли (в черте столицы империи) для устройства огорода, а в Кексгольмском уезде ей было пожаловано село с крепостными крестьянами (около четырехсот душ).

    Однако в целом содержание кадетов и гардемаринов оставалось довольно скудным. Особенно тяжело им приходилось в период, когда школа находилась в Кронштадте. Здание ее плохо отапливалось, и ученики сами добывали по ночам топливо для печей (воровали его, где только возможно). Разбитые окна закрывали собственными подушками, а "по нужде" днем и ночью, зимой и летом бегали во двор в легких шинельках.

    Подобные порядки в наше время кажутся дикими, но в те времена они были обычным явлением. Скудное снабжение, суровые наказания — все это было присуще учебным заведениям для подготовки моряков не только в России, но и в Великобритании, Франции и других странах Западной Европы.

    Неудивительно и то, что в нравственном отношении Навигацкая школа напоминала бурсу, описанную Помяловским. Гардемарины зверски тиранили кадет, а последние безропотно сносили иго старшеклассников даже в том случае, когда гардемарин был слабее кадета.

    Термины эти появились в двадцатых годах XVIII века, когда Навигацкую школу (точнее говоря. Морскую академию) возглавлял француз барон Сент Иллер.

    Работный человек средней квалификации зарабатывал в то время приблизительно восемнадцать рублей в год.

    В то время ученики Навигацкой школы жили на частных квартирах.

    Офицеры русского флота вспоминали позднее, что они, будучи кадетами, играли роль дворовых людей (прислуги) при барах-гардемаринах: чистили им сапоги, застилали постели, бегали с поручениями в частности, за водкой). И все это днем и ночью, в любое время года, з любую погоду. Жестокие шутки, точнее, издевательства, также имели место. Например, кадета-новичка гардемарин посылал в соседнюю роту за книгой под названием "Дерни о пол" или "Гони зайца вперед". В первом случае гардемарин-адресат делал кадету подсечку, то есть бил его под коленки так, чтобы тот грохнулся на пол. Во-втором случае беднягу переадресовывали из роты в роту, покуда он не изматывался от беготни до полного изнеможения. Того, кто осмеливался жаловаться, ожидали презрение, бойкот со стороны всех учеников школы. Ябедника не замечали, с ним никто не разговаривал, и он жил как в пустыне, будучи окруженным людьми. И вообще, всякое отступление от традиций, всякие поступки наперекор общественному мнению сурово карались.

    Можно предположить, что такая форма взаимоотношений учеников при всей ее дикости играла некоторую положительную роль — служила стимулом в изучении наук, то есть кадет стремился побыстрее стать гардемарином, чтобы избавиться от тирании и самому стать тираном.

    Драки в школе начинались с подъема и кончались после отхода ко сну. Дрались индивидуально и коллективно — рота на роту и класс на класс. Один из бывших кадетов вспоминал: "Мы беспрестанно дрались. Вставали — дрались, за сбитнем (за завтраком) — дрались, перед обедом, после обеда, в классном коридоре, вечером, ложась спать — дрались. В умывальниках бывали сильнейшие драки. Мы дрались за все и про все, и просто так, ни за что и не то чтобы шутками, а всерьез, до крови и синяков".

    Начальство оных драк "не замечало". И вообще офицеры — воспитатели хотя и дежурили при своих подопечных по неделям, видели их только во время обеда, ужина и когда разводили по классам. Надзор за соблюдением распорядка дня и назначение мер наказания (поощрения) — на этом, собственно говоря, и ограничивались их функции.

    За порядком в классах наблюдали "дядьки" — надзиратели из флотских унтеров. Непременной "учебной принадлежностью" этих воспитателей был хлыст, который при необходимости пускался в дело. А если дядька либеральничал (по недосмотру или из сострадания) его самого ждала порка (по представлению преподавателя).

    За более значительные проступки учеников школы наказывали батогами или плетьми. Делалось это по субботам, однако, кроме данной "казенной" порки, не возбранялась и "домашняя" (тотчас после совершения проступка). Когда же оный совершался коллективно и виновника (заводилу) сыскать не было возможности, пороли каждого пятого.

    Особенно суровое наказание могло быть назначено порциями (в течение нескольких дней). Отмечались случаи, когда будущих офицеров русского флота пропускали трижды через полк (полторы тысячи ударов). После наказания их снова направляли на учебу, которая продолжалась практически целый год. Только на святках (с 7 по 19 января по новому стилю) кадеты получали кратковременную "вакацию". Впоследствии были введены месячные каникулы (с 15 июля по 15 августа). Гардемарины каникул не имели. Летом они проходили практику на кораблях Балтийского флота.

    Учитывая все вышесказанное, становится понятно, почему от кадетов, направлявшихся на каникулы к родным, требовали расписку в том, что они явятся в срок, почему их предупреждали о суровом наказании за неявку и нещадно штрафовали за пропущенные занятия. Так, за первый прогул взымали пять рублей, за второй — десять, за все последующие — по пятнадцать рублей. Тех прогульщиков, кто сказывался безденежным, лишали крепостных или били кнутом.

    Несмотря на эти "драконовские" меры, посещаемость в школе была далеко не стопроцентной. Только за пять месяцев 1707 года в ее кассе набралось восемь тысяч пятьсот сорок пять рублей "штрафных" денег. А после смерти царя—преобразователя, когда дворяне почувствовали некоторое послабление власти, начались "бега". Точнее говоря, среди учеников Навигацкой школы появилась тенденция давать подписку в том, что науками они заниматься не в состоянии, и записываться солдатами в гвардейские полки.

    Все это усугублялось скверным материальным обеспечением, а также отсутствием должного надзора и воспитательной работы. Неудивительно, что документы той эпохи приводят немало примеров поистине криминальных: гардемарины, стоящие на часах, сбежали с караула в кабак, где учинили пьяный дебош; гардемарин, стоящий на часах при денежном ящике, вскрыл оный и бежал, захватив все имеющиеся там деньги; гардемарины, избив караульных, отправились в самовольную отлучку и с тех пор от них ни слуху, ни духу; гардемарины явились в школу без казенного обмундирования и прочее, и прочее. Только в 50-х годах новый начальник школы адмирал Нагаев навел в ней порядок.

    А теперь остановимся на тех, кто готовил кадры для русского флота — на преподавателях Навигацкой школы. Это были люди разные и по уровню своих знаний, и по морально-нравственному облику. В частности, хватало среди них невежд, корыстолюбцев, пьяниц и дебоширов. Боролись с этими пороками способами, характерными для той эпохи. Например, пьяных учителей, склонных к дебошам, "сажали в буй". Суть этой процедуры заключалась в том, что упившемуся педагогу надевали на шею железный ошейник с цепью, другой конец которой был забит в деревянную колоду. В этом "собачьем" состоянии "воспитатель и просветитель" юношества сидел до тех пор, покуда хмель не выходила у него из головы. И батогами преподавателей наказывали нещадно, и все это происходило совершенно гласно (было известно ученикам школы).

    Здесь, пожалуй, надо сделать пояснение. Дело в том, что в дворянской среде той эпохи преподавателей рассматривали как некую разновидность ремесленников, то есть педагогика как профессия была присуща людям "подлого" (неблагородного) происхождения. Отсюда и пренебрежительное отношение к личности педагога.

    Примечательно и то, что твердых окладов жалованья (ставок, по современным понятиям) в Навигацкой школе не было. Вступая в должность, каждый преподаватель индивидуально договаривался о размерах вознаграждения. А это приводило к тому, что за один и тот же труд разные лица получали разные суммы. Причем иностранцы всегда получали больше, чем русские. Например, Леонтий Магницкий, преподаватель математики и автор учебника по этой дисциплине, получал в год двести шестьдесят рублей, в то время как иноземец Гейман, преподаватель фехтования, получал пятьсот пятьдесят рублей. Впрочем, когда мы говорим "получал", то это значит, что он "должен был получать". Ведь жалованье в то время (начало XVIII века) выплачивалось от случая к случаю (когда в казне были деньги). Иногда преподаватели получали денежное содержание натурой (как правило, мехами). Тогда перед ними вставала проблема: где найти покупателя на свое "жалованье".

    Разумеется, не все преподаватели Навигацкой школы "сидели в буе", не все были невеждами и самодурами. Был среди них упомянутый Генрих Фарварзон — знающий, добросовестный математик-навигатор, был Леонтий Магницкий, учебник которого Михаиле Ломоносов называл "вратами своей учености", был Алексей Чириков — впоследствии сподвижник Витуса Беринга и многие другие.
    Особо стоит отметить Николая Гавриловича Курганова — "майора, математических и нацигационных наук, профессора". Он стремился не только передать своим воспитанникам знания в области точных наук, но и повысить их общий культурный уровень. Кроме того, он был писателем — популяризатором достижений наук и славных деяний людей прошлого.

    Все это Николай Гаврилович излагал в так называемом "Письмовнике", который выдержал восемнадцать изданий и для нескольких поколений русских людей в XVIII и XIX веках был и учебником, и средством развлечения.

    В "Письмовнике" приводились сведения по русской грамматике, физике, химии, метеорологии, а также назидательные истории из жизни великих людей и наставления юношеству по части "добронравия". Наконец, там были просто анекдоты (опять-таки с нравоучительной подоплекой).

    Любитель изящной словесности (поклонник Ломоносова), любознательный и, безусловно, талантливый человек Н. Курганов сообщал своим читателям много интересного и полезного. Впрочем, люди нашего времени найдут в его поучениях немало курьезов. Прежде всего 'майор и профессор не видел никакого прогресса без "божьего промысла", и в том, что Ноев ковчег — первое в мире судно, не сомневался. Более того, он авторитетно приводил некоторые его характеристики:

    размеры не более собора Святого Павла в Лондоне, грузовместимость двести тридцать пар четвероногого скота и двести пар птиц. И ковчег сей "не токмо по величине, но и по употреблению чудом признавать должно".

    Причина солености морской воды объяснялась у него тем, что всемогущий бог, засолил оную, дабы она, будучи не проточной, паче чаянья не сделалась гнилой.

    Касаясь вопросов добронравия, Николай Гаврилович особое место уделял женской нравственности. Надо сказать, что сторонником женской эмансипации он, очевидно, не был. Во всяком случае об этом говорят собранные им пословицы и поговорки: "Воля добрую жену портит", "Не верь коню в поле, а жене в воле". С другой стороны, злую жену он почитал божьим наказанием и даже вирши на сей счет сочинил:
    "Несносен в свете глад и язва моровая, Несносны для людей война, пожар, потоп. Всего несноснее жена для нас презлая. Она тягостне нам, нежели сам черт... ".

    Были эти вирши следствием наблюдений над несчастными мужьями или результатом собственного печального опыта — история умалчивает.

    Подготовка кадров для морской службы — важная проблема для каждого государства, обладающего флотом. Опыт истории наглядно показывает, что отсутствие должной системы такой подготовки приводит к пагубным результатам.

    Турецкий флот во времена позднего средневековья внушал уважение европейским морякам. Но затем, по мере распространения чисто парусных кораблей со сложной системой парусов, артиллерией и навигационным оборудованием начался период упадка турецкого флота.

    Турки умели неплохо использовать парусно-весельные корабли, а моряков для них готовили путем передачи личного опыта родственникам и немногим ученикам. Такая система подготовки кадров мешала освоению новых типов кораблей (новых методов их использования). Отсюда одна из причин турецких неудач на море.






    Рейтинг@Mail.ru