Шарп приказал добавить парусов, и по палубе «Сантисима Тринидад» загромыхали матросские башмаки. Нет, этот шустрый испанец от него не уйдет. Не может, не должен уйти. Слишком многое поставлено на карту для него, Бартоломью Шарпа, ставшего пиратским капитаном всего две недели назад. Это первый в его жизни рейд, и он не имеет права показать себя желторотым новичком перед командой, оказавшей ему доверие.

   Шарп не волновался. Ветер был свежий и постепенно крепчал, так что долго играть в «кошки-мышки» с испанцем он не намеревался. Правда, испанский парусник оказался великолепным ходоком, и только после того, как на «Сантисима Тринидад» были поставлены все паруса, включая и летучие, расстояние между «мышкой» и «кошкой» стало понемногу сокращаться.

   Чтобы не повторять прошлых ошибок, Шарп решил подойти точно в кильватер испанцу. Он боялся заходить для абордажа с борта, чтобы не подставить свой корабль под бортовой залп испанских орудий. С кормы испанца ему угрожала лишь пара ретирадных пушек, тогда как с борта – все восемнадцать. Да и команда, наполовину, кстати, из новичков, явно не выказывала стремления проявить бесшабашную храбрость. У всех еще свежа была в памяти прошлая схватка, две недели назад.

   Дело было16 июля 1681 года. После капитального ремонта и отдыха на Ямайке бригантина «Сантисима Тринидад» вышла в море и уже на пятый день плавания встретила на пути этот чертов «Сан-Педро». На его борту было всего 40 человек экипажа, но дрались они как все 400. Как потом выяснилось, команду галиона составляли баски, которые по праву слыли не только лучшими моряками но и самыми стойкими, отчаянными бойцами в Испании. На все предложения сдаться баски отвечали ураганным огнем. Три попытки пиратов сблизиться для абордажа были отбиты, и лишь после гибели капитана и взрыва крюйт-камеры от пападания шального ядра  корабль прекратил сопротивление. Когда пираты поднялись на его палубу, в живых обнаружили только двадцать пять басков, из которых семнадцать были тяжело ранены. Видавшие на своем веку многое, пираты были потрясены. Кровь лужами стояла в ватервейсах судна, палуба была усеяна трупами и кусками обгорелого мяса.  

   В том бою флибустьеры потеряли восемнадцать человек убитыми, а самое главное – выстрелом из мушкета в грудь был убит пиратский капитан Ричард Сокинс, пользовавшийся большим авторитетом среди пиратской вольницы. Правда, и добыча, захваченная на «Сан-Педро», оказалась немалой: 50 бочонков с порохом, 200 бочек вина и месячное жалование всего гарнизона Панамы – 50 тысяч пиастров.

   После гибели Сокинса среди флибустьеров вспыхнули споры по поводу предстоящего утверждения Шарпа, исполнявшего должность штурмана, капитаном корабля. По мнению многих он был еще слишком молод, не успел «понюхать пороха», да и вообще появился у берегов Америки не так давно, так что стать полноправным членом «берегового братства» еще не успел, а на «темную лошадку» пираты никогда не ставили. Но он был одним из немногих сведущих в навигации, не трусил в бою, и поэтому большинство все же высказалось за его кандидатуру. Команда выбрала его своим предводителем и капитаном.   

   Вот почему в предстоящей стычке Шарп так боялся сплоховать, сделать какую-либо ошибку, уронить свое достоинство в глазах команды. Однако опасения его оказались напрасными. Испанцы оказались гораздо сговорчивее басков.  После первого же, предупредительного выстрела из баковой пушки «Сантисимо Тринидад» они спустили свой флаг. Оба корабля поравнялись бортами, спустили паруса и легли в дрейф. Все шло хорошо, даже очень хорошо, совсем не так, как в прошлый раз.

   Шарп с шестью пиратами перешел на палубу испанского судна. Капитан в ослепительно сверкавшей на солнце кирасе и таком же блестящем шлеме-морионе вынул из перевязи шпагу в ножнах и вручил ее Шарпу. До чего же любят испанцы украшать свое оружие, – подумал Шарп, невольно залюбовавшись чернением и позолотой на Гарде, инкрустацией слоновой костью на протянутой ему рукояти.

   Придав своему лицу подобающее случаю выражение торжественности, насколько мог, Шарп принял шпагу и передал ее стоявшему позади Питеру Харрису, своему помощнику и доброму приятелю, с которым несколько лет назад подался из Старого света в Новый искать счастья.

   - Капитан Диего де Кабрахоль, – коротко представился сдавшийся в плен еще не старый, но уже пожилой испанец с седеющими усами, закрученными в смешные кольца на концах.

   От него Шарп узнал, что захваченное судно называется «Сан-Розарио» и следует оно из Маракаибо в Кадис. Он готов был уже приступить к осмотру трюмов,  как вдруг дверь капитанской каюты открылась и на шканцы вышла девушка, на вид лет семнадцати-восемнадцати. Это была самая очаровательная девушка, которую когда-либо доводилось видеть Шарпу. Она была в белом атласном платье, с белым веером в руке, которым кокетливо прикрывала свой подбородок, и белой розой в черных волосах. Ее появление вызвало немое восхищение у всех присутствующих флибустьеров. Никто из них не ожидал увидеть такой красивый цветок здесь, в этой богом забытой глуши.

- Начинайте без меня, – сказал Шарп через плечо Харрису, не отрывая глаз от девушки. Впервые в жизни он с тоской подумал об оставшихся дома, в Англии, накрахмаленных воротничках и манжетах, кружевных носовых платках, впервые пожалел, что давно не чистил камзол и ботфорты. Тем не менее, расправив плечи и приняв горделивый вид, он направился к девушке с таким достоинством в осанке, словно был по меньшей мере пэром Англии.

- Разрешите представится. Бартоломью Шарп. Имею несчастье быть предводителем этих бродяг, промышляющих на морях недостойным ремеслом. Не могу, знаете ли, бросить их на произвол судьбы. Полюбил каждого, как родного сына. Они ведь без меня совсем пропадут. Но вы можете не опасаться. Ангелу, спустившемуся с небес на этот корабль,  мы не причиним зла.

Незнакомка едва заметно улыбнулась, сверкнув черными угольками глаз, и произнесла голосом, один только тембр которого не мог оставить равнодушным ни одного мужчину:

- А меня зовут Паола. Я дочь…

- Это моя дочь, капитан Шарп, тут же выпалил де Кабрахоль. – Должен вам сказать, вы ни за что бы нас не догнали. «Сан-Розарио» – самый быстроходный корабль из принадлежащих испанской короне. Мы слишком поздно поняли ваши намерения. Нас просто ввело в заблуждение то, что «Сантисима Тринидад» – тоже испанское судно, или было таковым до последнего времени.

- Да, капитан, мы отбили его всего полгода назад, недалеко от Эспаньолы. Судно досталось нам горящим и с пробитым днищем. Но мои ребята потушили пожар, заделали пробоину и отвели судно в укромное место на ремонт. Нам удалось облегчить корпус и удлинить рангоут, что и позволило увеличить парусность… Однако, Дон Диего, я позволю себе заметить, что сдались без боя вы по другой причине, и эту причину я имею честь видеть перед собой в ангельском обличии, – он учтиво поклонился Паоле, и та наградила его за комплимент, сложив пухленький ротик в обворожительную улыбку.

   Но куда больше комплимент пришелся по душе капитану де Кабрахолю. Ведь Шарп, вольно или невольно, подсказал ему весьма весомый аргумент, основательную причину для такой позорной по своей сути сдачи корабля. Теперь ни адмирал Гиацинт де Барагон, ни даже сам командующий испанским флотом маркиз де Понсо, да что там, и Его Величество тоже не смогут осудить его даже несмотря на потерю ценного, надо полагать, груза. Во всяком случае де Барагон уж точно не посмеет сказать ни слова. Только бы не сорвалось!

   Де Кабрахоль направился в каюту якобы за судовым журналом, а на самом деле чтобы оставить Шарпа наедине с Паолой, ибо от нее теперь зависело многое, очень многое.

   Шарп посмотрел на кудри Паолы, которыми весело играл ветерок, и спросил:

- Дозволено ли будет мне, простому смертному, узнать, что привело вас сюда, на край земли?

- Ах, сударь, - по лицу ее пробежала тень, – это грустная история. Пол года назад мы с мамой получили известие о том, что отец ранен в этих краях в стычке с аборигенами. Мама последнее время чувствовала неважно, и я отправилась в путь одна. То есть не совсем одна, с дуэньей Сильвией, но она подхватила жестокую лихорадку в Маракаибо, и уж я не знаю, доведется ли мне снова увидеть ее живой. К счастью, батюшка оказался жив-здоров и к моему приезду уже вполне оправился от раны. Зато мама… Пришедшее неделю назад ил Испании судно привезло печальную весть о ее смерти дома, в Мадриде.

   Шарп задумался. От всего этого на него повеяло чем-то давно забытым, теплым, семейным. Долг перед родителями? Нет. Отца он и вовсе не помнил, тот бросил мать, когда он был еще грудным ребенком, а к матери, вырастившей его, как ни странно, не испытывал особо нежных чувств, хотя и был благодарен ей за те труды и лишения, что она претерпела ради того, чтобы вывести его в люди, дать хотя бы скромное образование, обеспечить сносное существование. Поступив в колледж и надев впервые белый воротничок, он стал стесняться перед товарищами не только своей бедности, но и необразованности матери-швеи, хотя она была мастерицей высокого уровня, имевшей всегда много богатых заказчиков. 

   Нет, не тоска по дому всколыхнула в от момент его достаточно уже очерствевшую душу. И не сочувствие бедной девушке, на которую свалилось столько невзгод. Он был пьян. Пьян от одного только запаха ее волос, от одного только вида ямочки на подбородке, от одного только мелодичного голоса, похожего на переливы серебряного колокольчика. Ему хотелось ощущать все это бесконечно долго.

   Почувствовав, что молчание чересчур затянулось, Паола дрогнувшим голосом произнесла:

- Капитан, вы можете взять все мои драгоценности, все, что у меня есть. Об одном лишь прошу, – оставьте мне жизнь и позвольте вернуться домой, на могилу матери. Не только за себя прошу, но и за отца… – при последних словах на щеках у нее вспыхнул обворожительный румянец.

- Донья Паола, – Шарп разгладил свои усы, – клянусь всеми океанами, что с вашей милой головки не упадет ни один волос. И никто не посмеет и пальцем тронуть вашего отца.

   В этот момент на палубе появился Питер Харрис и крикнул:

- Капитан, мы закончили.

- Ну, что там?

- Шестьдесят бочек вина, восемьдесят бочонков ликера, тридцать ящиков мыла и семьсот  чушек металла.

- Какого металла? – спросил удивленно Шарп.

- Не то свинец, не то олово, в темноте не разобрать.

- Ну так возьмите факелы, черт побери!

- Опасно. Там еще порох, шкуры и мануфактура. Можем превратить в факел все судно.

- Ладно. Возьмем только порох и вино. С остальным пускай катятся восвояси. Набери, Питер, десяток парней покрепче и организуй перегрузку.

- Капитан, – вмешался в разговор появившийся неизвестно откуда де Кабрахоль, – вам незачем трудиться. Сейчас я прикажу своей команде, и через час все бочки и бочонки будут на вашем судне. Но должен вам сказать по секрету, настоящее вино, какое вы едва ли когда-нибудь пробовали, хранится у меня в каюте. Пока наши люди работают, я предлагаю вам посидеть у меня и поболтать за бокалом-другим игристого.  

- Ну что ж, – ответил Шарп, – испанские вина я очень люблю и принимаю ваше приглашение.

Усевшись в каюте поудобнее, Шарп спросил:

- Ну-с, дон Диего, как ваша рана? Не беспокоит?

   Де Кабрахоль удивленно вскинул брови но ничего не сказал, лишь отрицательно покачал головой. Он постарался перевести разговор на более безопасную тему, но тут же заметил, что Шарп не слушает его. Глаза его были устремлены на полку, где лежали атлас и навигационные карты. Дон Диего закусил губу и пожалел, в суматохе не позаботился о том, чтобы припрятать все это в укромное местечко.

   Шарп с бокалом в руке поднялся и снял с полки манускрипт в кожаном переплете с золотым тиснением и двумя металлическими застежками.  Штурманское чутье не обмануло его. Это оказался подробнейший атлас Южных морей (Mari del sud), состоящий из секретных навигационных карт, и таких карт, о которых английские мореплаватели могли только мечтать.

- Ах, милейший дон Диего. Эту вещицу я с вашего разрешения возьму на память о нашей мимолетной встрече.

Через полчаса Шарп снова появился на палубе с толстой книгой под мышкой.  

- Ну как – спросил он у Питера. Погрузка уже закончена?

- Нет еще. Но осталось немного. Может, прихватим и чушки?

- Да на кой они тебе сдались?

- Продадим в каком-нибудь порту. Хоть бы и тем же испанцам.

   Шарп задумался, но тут взгляд его снова упал на очаровательное белое создание, стоявшее у борта и комкавшее в руках мокрый платочек.

- А ты как думаешь, Уолтинг – спросил он у одного из пиратов, стоявших рядом с Питером. Тот смутился и забубнил в ответ что-то невнятное:

- Я? Я что, я ничего. Но, честно говоря… Такая тяжесть… А мы еще не обедали…

- Ладно. Питер, командуй поднимать паруса.  Мы уходим.

   Спустя еще некоторое время корабли разошлись. Они расстались как добрые друзья, каждый проследовав своей дорогой. Шарп стоял на квартердеке и смотрел вслед  удаляющемуся испанцу. Даже когда корабль скрылся за горизонтом, Шарпу казалось что он все еще видит далеко над волнами белое платье.

 

 

*   *   *

 

 

   Джон Уолтинг не напрасно смутился, когда к нему неожиданно обратился с вопросом  Бартоломью.  Дело в том, что во время осмотра трюма он прихватил одну чушку и сунул в карман своих необъятных штанов. Он просто решил попробовать отлить из этого металла пули для своего мушкета.  Но если бы об этой краже узнали другие пираты, ему могло бы и не поздоровиться. За попытку умыкнуть часть добычи пираты обычно изгоняли провинившегося из своих рядов. Если бы началась перегрузка, одной чушки наверняка не досчитались бы и тогда… Но к счастью для Джона все обошлось благополучно.

   Сойдя на берег в небольшом городке Кокимбо, Джон  Уолтинг приступил к осуществлению своего замысла. Но сколько он ни старался, перелить чушку на пули так и не смог. Немало промучавшись с чушкой, он отдал ее своему приятелю Хью Крейну , заядлому рыбаку, который как раз подыскивал, из чего бы сделать грузило. Но и на грузило проклятый металл оказался неподходящим.  В конце концов чушка была за бутылку вина продана меняле Жаку Хомлину.

   Получив в свои руки чушку, оказавшуюся слитком чистейшего серебра, Жак начал поиски других чушек и пришел к Джону Уолтингу.

- Скажи, Джон, у тебя есть еще такие чушки?

- О, нет, месье Жак. Я взял только одну из семисот, да и то жалею. Это оказался не свинец, а что-то очень твердое, так что пуль из него не получилось.  Остальные шестьсот девяноста девять мы выбросили за борт, – зачем-то соврал он. Жак схватился за голову и объяснил Джону, что они выбросили в океан 150 тысяч фунтов стерлингов.

   Вскоре об этом стало известно Питеру Харрису, а от него – самому Шарпу.

   Окончательно добило Шарпа то, что Паола, как оказалось, была дочерью не капитана, а адмирала Гиацинта де Барагона, и предусмотрительность, с которой капитан Диего де Кабрахоль выдал ее за свою дочь, была вполне оправданной. В противном случае пираты по обычаям того времени  назначили бы за Паолу выкуп, и немалый, гораздо больше стоимости взятого на «Сан-Розарио» спиртного. 

   Трудно представить себе ярость, охватившую Бартоломью Шарпа: его первое плавание в должности капитана закончилось невообразимым, фантастическим фиаско.

   Корабль с грузом серебра благополучно достиг испанского порта, откуда серебро было переправлено в королевское казначейство. Девушка, очаровавшая Шарпа, за спасение ценного груза получила щедрое вознаграждение от испанского короля.

   Шарп заплатил почти всю свою долю капитану португальского судна «Лисбоа Мерчант», который согласился доставить его в Англию. Высадившись на берег в Дартмуте, он сухим путем добрался до Лондона, но там сразу убедился в справедливости поговорки «Слава бежит впереди людей» - его сразу арестовали и предали адмиралтейскому суду за пиратство. Но Шарп сумел избежать виселицы отчасти благодаря своему красноречию: проявив незаурядные ораторские способности, он так расписал свою неудачу с «Сан-Розарио», что судьи не раз тайком смахивали слезу. Правда, Шарп так и не понял, смеялись они или плакали. Кроме того, он нашел способ преподнести захваченный испанский атлас Южных морей сначала судьям, затем лордам Адмиралтейства. Вскоре карты дошли до английского короля Карла II, который сперва попросил отложить вынесение приговора, а после тщательного изучения карт настоял на вынесении оправдательного приговора. Так или иначе, Шарпа помиловали, а Адмиралтейство даже предложило ему поступить на службу в военно-морской флот. Шарп согласился, но на флоте пробыл недолго, так как военная служба претила ему, авантюристу по натуре. В районе Антильских островов он дезертировал с группой матросов и, захватив небольшое голландское судно, продолжил свой прежний промысел в Вест-Индии, не пропуская мимо себя ни одно испанское судно.  Трудно сказать, на какую именно удачу он рассчитывал – на новый груз серебра фантастической стоимости или на встречу с прекрасной Паолой.